некоторые из них посвящал ему, например «Опыт исторического словаря о российских писателях»; он принимал активное участие в преподнесении наследнику конституционных планов (Летопись русской литературы и древности, т. V, стр. 92). Еще Шварц предлагал признать великого князя Великим Провинциальным мастером, на что тогда не решились, но все же должность Мастера русской провинции оставалась вакантной (Лонгинов, стр. 116). Масонские песни[61] очень часто обращены к Павлу. В них Павел представляется «зраком ангела», будущим отцом; в Павле масоны видели идеал царя.

В таком виде представляется дело Новикова. По крайней мере, в той его части, которая нам сейчас известна. Но, бесспорно, правительству Екатерины II были известны некоторые подробности, не дошедшие до нас, и, более того, оно было уверено в том, что Новиков открыл далеко не все из того, что мог бы. Свое окончательное суждение по этому делу Екатерина II высказала в указе на имя князя А.А. Прозоровского от 1 августа 1792 г.[62]. В нем она, частично на основании показания самого же Новикова, повторяет свои обвинения в адрес масонства, которые она высказывала еще в своих литературных произведениях. На первом плане стоят: обвинение масонства в применении таинственных обрядов и клятв, обвинение в том, что они подчинили себя герцогу Брауншвейгскому, что они пользовались при переписке шифром, что они пытались привлечь в свой Орден великого князя, а также то, что они печатали запрещенные правительством книги; но главный упрек заключался в том, что Новиков далеко не полностью открыл свои сокровенные замыслы (Лонгинов, стр. 0114). Это официальный указ, в котором Екатерина хотя и говорит многое, но не все договаривает. Следователи по новиковскому делу, особенно Прозоровский, в личной переписке идут гораздо дальше в своих предположениях относительно того, что было утаено Новиковым на следствии. Так, князь Прозоровский был уверен в том, что Новиков и его друзья — «совершенные иезуиты»; поэтому он был убежден, что масоны таили от следствия свои политические замыслы. Прозоровский уже тогда приписывал масонам умысел против жизни Екатерины, по крайней мере в том случае, если бы удалось залучить в свой Орден и наследника престола: «Если бы успели они персону привести, как и старались на сей конец, чтобы привести конец злому своему намерению, то б хуже сделали французского краля». Быть может, и сама Екатерина доходила до этих предположений.

Подведя итоги того, что вскрылось в деле Новикова в связи с его общественной деятельностью, мы можем подчеркнуть прежде всего то обстоятельство, что дошедшие до нас материалы не дают еще права высказать окончательное суждение. Ясно только, что екатерининское правительство отделяло Новикова и от масонства, и даже от членов новиковского кружка, и имело для этого основания.

В соответствии с духом и правом данного периода правительство поступило относительно мягко. Что же касается вопроса о виновности или невиновности Новикова, то он совершенно не нуждается в оправдании. Это был крупный общественный деятель, сознательно положивший свою жизнь на дело развития общества, может быть, и в целях хотя бы отчасти содействовать политической перестройке общественных отношений. И, как всегда, трудные и важные процессы общественного развития требуют жертв. Такой жертвой на благо общества и был Новиков.

М. Довнар-Запольский

Масонский запон (Ист. музей)

Масонская грамота

Император Павел I и масонство

В жизни и деятельности императора Павла еще много сторон, не вполне объясненных исследователями. К их числу относится и вопрос об отношении императора к масонству. Для раскрытия этого вопроса собрано слишком мало фактического материала, и, может быть, он никогда не будет собран в достаточном количестве. Не говоря уже о таинственности, которой масоны вообще старались окружить свою организацию и свою деятельность, масса документов об отношениях Павла с масонством была своевременно уничтожена заинтересованными лицами, в том числе самим Павлом, когда он охладел к масонству, заметив, что «Орден Свободных Каменщиков» несовместим с его идеалом полицейского государства. Но и сохранившихся материалов, нам кажется, достаточно для того, чтобы биографы императора Павла утвердительно ответили на вопрос о принадлежности его к масонскому ордену и могли в общих чертах проследить изменения его отношения к масонству.

Известно, что в России второй половины XVIII в. масонство развивалось на почве противодействия сухой материалистической философии того времени, выразившейся в творениях энциклопедистов. Желание указать важность и законность духовных стремлений человека, связать его нравственный и религиозный мир с данными научного опыта, с миром внешним, чувственным, создать этические идеалы — проявлялось у масонов в самых разнообразных формах. «В самом масонстве, — писал впоследствии один из известнейших масонов начала XIX в. граф М.Ю. Виельгорский, — бывают иногда мнения противоположные, и, так сказать, само масонство порождает разных чад, а потому-то орден и масонство — весьма различны, что и пребывает великой тайной». Сходясь в отрицании разумности основ материализма и в признании важности духовного совершенствования человека, масонские кружки отнюдь не проявляли единства в своих целях и средствах: чистая наука процветала в их обществе наряду с алхимией, возвышенные религиозные начала — с оккультными науками, стремление к нравственному самосовершенствованию, к благотворительной и просветительской деятельности — с крайними политическими теориями иллюминатов. «Великая тайна» Ордена была скрыта от непосвященных, понималась масонами на разные лады, но объединяла их в борьбе со злом, царившим в обществе и государстве, людей с чутким умом и сердцем, чувствовавших ничтожность своих единичных усилий. Внешним выражением этого объединения являлась вся обрядовая сторона масонства с его мистическим аллегорическим антуражем, вызывавшая среди поклонников учения энциклопедистов, вырабатывавших в себе трезвый, «философский» взгляд на вещи, саркастическое к себе отношение. Блестящая и просвещенная покровительница Вольтера, Дидро, д’Аламбера императрица Екатерина смеялась над «нелепостями» масонства, над «соединением религиозных обрядов с ребяческими играми», над «обетами, чудачествами, странными и нелепыми одеяниями» их. «Перечитав, — писала она, — в печати и рукописях все скучные нелепости, которыми занимаются масоны, я с отвращением убедилась, что, как ни смейся над людьми, они не становятся от того ни образованнее, ни благоразумнее». Эта благодушно-презрительная точка зрения императрицы на «Свободных Каменщиков» помогла беспрепятственному внедрению и развитию масонства в России в течение первых двадцати пяти лет ее царствования, до тех пор, пока она под «чудачествами» и «странными одеяниями» не разглядела вольнодумства, опасного для своей самодержавной власти. В действиях масонов она увидела резкое проявление новой, только зарождающейся общественной силы, и среди масонов — почти всех людей, которые были известны своей оппозиционностью ее правительственной системе и ее личному материалистическому складу ума, а во главе их — своего сына и